А.В. Поляков
Доцент юридического факультета СПбГУ

Разочарованный странник (Н.Н. Алексеев и идея государства)

Н.Н. Алексеев прожил долгую и насыщенную жизнь. Он родился в Москве, в 1879 г., а умер в Женеве, в 1964 г. в возрасте 85 лет. "Идея государства", впервые изданная в Нью-Йорке, в издательстве имени Чехова в 1955 г., была одной из последних работ этого незаурядного русского мыслителя, историка, философа и теоретика права, крупного деятеля евразийского движения. Это и своего рода итог его политико-правовых размышлений, вехами которых явились такие яркие книги как "Науки общественные и естественные в историческом взаимодействии их методов. Очерки по истории и методологии общественных наук" (М., 1911); "Введение в изучение права" (М., 1918); "Общее учение о праве" (Симферополь, 1919); Очерки по общей теории государства. Основные предпосылки и гипотезы государственной науки" (М., 1919); "Основы философии права" (Прага, 1924).


В студенческие годы Алексеев пережил увлечение марксизмом, который был им воспринят не отвлеченно созерцательно, а как руководство к действию. Это единство мировоззрения и жизнедеятельности явилось отличительной чертой характера Николая Алексеева, которой он был верен до конца своих дней. Она же послужила причиной того, что в 1902 г. студент Алексеев за революционную деятельность был исключен из Московского университета и даже отбыл кратковременное тюремное заключение. Свое образование будущий философ права продолжил за границей, в Германии, и только после событий 1905 г. смог вернуться на родину, а в 1906 г., в возрасте 27 лет, закончить обучение в Университете. За время своей учебы Алексеев смог продемонстрировать столь незаурядные способности, что его наставник, проф. П.И. Новгородцев, предложил ему остаться на кафедре философии права. В 1908 г. Н.Н. Алексеев становится приват-доцентом и для подготовки к профессуре стажируется в Берлине, Гейдельберге и Париже. Затем Алексеев защищает магистерскую диссертацию (1911 г.) и становится профессором по кафедре философии права. Казалось, теперь ничто не может помешать научной карьере талантливого ученого. Но революционные события спутали все планы.


В 1918 году из-за принципиальных идейных разногласий с большевиками Николай Алексеев, профессор юридического факультета Московского университета, покидает Россию, чтобы никогда уже больше не возвратиться обратно.¹ Начался не прекращающийся период зарубежного странничества. Правда, существенным моментом биографии ученого явилась активная, но короткая борьба с ленинским режимом. Перебравшись с этой целью из Берлина в Крым, ученый деятельно поддерживал белое движение: работал редактором белогвардейских газет "За единую Россию" и "Великая Россия" и непосредственно участвовал в боевых действиях против красноармейцев. Однако уже в марте 1919 г. вместе с остатками разгромленной Добровольческой армии Алексеев был эвакуирован в Константинополь. Повторное возвращение в Крым вместе с генералом Врангелем и преподавание в Таврическом университете Симферополя было столь же непродолжительным, и после взятия большевиками Перекопа, ученый-правовед повторно оказывается в Константинополе.


Переехав в Прагу, Алексеев принял участие в работе юридического факультета Русского университета, основателем и первым деканом которого был П.И. Новгородцев. Одной из задач факультета была подготовка национально ориентированных юристов для работы в будущей России, свободной от большевиков.


В Праге Алексеевым был опубликован и его примечательный труд по правовой проблематике - "Основы философии права". В этой работе ученый попытался сочетать феноменологический метод с методом философским, питающимся от корней русской религиозной мысли. Его попытка "выразуметь" собственную структуру права, свободную от естественно-правовых, этатистских, социологических, психологических и иных односторонних объяснений, заслуживает самого пристального внимания. Следует признать, что многие идеи Н.Н. Алексеева, сформулированные в этой работе, не потеряли своего значения и сегодня, особенно в связи с наметившейся тенденцией некоторых наших маститых правоведов "идти в Каноссу" и, выкинув из своего красного угла Маркса с Энгельсом, поставить туда других западных идолов: Канта и "Права Человека".²


В условиях пореволюционной ломки судеб, характеров и мировоззрений Алексеев предпочел, не отрекаясь от духовного наследия своего отечества, принять самое непосредственное участие в создании новой русской идеологии, получившей название евразийства. В разработке евразийского учения, помимо Н.Н. Алексеева, деятельное участие приняли такие мыслителя как Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, П.П. Сувчинский, Г.В. Флоровский, а позднее - Л.П. Карсавин, В.Н. Ильин, Г.В. Вернадский, Д.С. Святополк-Мирский, С.Л. Франк. Манифестом нового течения явился сборник "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев" (София, 1921). Затем, уже в Берлине, выходят сборники "На путях. Утверждение евразийцев" (1922) и "Россия и латинство" (1923). Позднее были опубликованы "Евразийство. Опыт систематического изложения" (1926), "Евразийский сборник" (Прага, 1929) и "Тридцатые годы" (Париж, 1931). Несколько лет выходили и периодические евразийские издания ("Евразийский временник", "Евразийские хроники", газета "Евразия").


Евразийство исходило из утверждения России как особого, самобытного, "серединного" культурно-географического мира, отличного и от Европы, и от Азии, которому начертан свой исторический путь и своя миссия. Русский народ, согласно евразийской концепции, включает в себя славян, а также сходных с ними по психологическому типу народы Евразии (прежде всего, тюркские и угро-финские племена), образуя единую, многонародную евразийскую нацию. Отсюда вытекало отрицание евразийцами европоцентризма и резко критическое отношение к Западу, враждебному евразийской культуре. Евразийцы обосновывали теоретическую и практическую несостоятельность западной либеральной демократии и разрабатывали концепцию идеократического государства, в котором были бы преодолены политические крайности, присущие как западным демократиям, так и фашизму, наряду с большевизмом.


Н.Н. Алексеев разрабатывал правовые и политико-социальные вопросы евразийства. Этим аспектам евразийской теории был посвящен ряд его работ: "На путях к будущей России. (Советский строй и его политические возможности" (Берлин, 1927); "Евразийцы и государство" (Париж, 1927); "Народное право и задачи нашей правовой политики" (Париж, 1927); "Советский федерализм" (Париж, 1927); "Собственность и социализм. Опыт обоснования социально-экономической программы евразийства" (Париж, 1928); "Обязанность и право" (Париж, 1928); "Евразийство и марксизм" (Прага, 1929); "Религия, право и нравственность" (Париж, 1930) и др.


Евразийское государство по Алексееву - это новое государство, государство "гарантийное", т.е. обеспечивающее осуществление некоторых постоянных целей и задач и в этом смысле противостоящее либеральному государству, ограничивающему свою деятельность защитой прав граждан. В частности, государство должно блюсти православие, защищать правду, обеспечивать физическое существование народа. Для этого следует, охраняя необходимую для экономической жизни сферу свободной инициативы и конкуренции, регулировать и контролировать ее с точки зрения интересов целого, т.е. осуществлять государственно-частную систему хозяйствования. В основе такого государства лежит единая государственная идея, "идея-правительница" (Н. Трубецкой), стабилизирующая общественное мнение и формирующая господствующую идеологию общества. Такое идеократическое государство является, по Алексееву, одновременно и демотическим государством. Демотическое государство построено на "народных основах", но не в смысле механистического западного "народного" суверенитета, а как "организованный" и "органический" народный суверенитет, носящий государственно-идеологический и надклассовый характер. В таком государстве политические партии старого парламентского типа должны быть заменены новыми, корпоративными организациями, построенными по профессиональному или территориальному принципу.


Свою концепцию евразийского государства Н.Н. Алексеев охотно связывает с идеями Платона, "для которого вопрос об образовании правящего слоя в государстве был самым основным и важным вопросом". Вслед за Платоном и современными ему западными социологами (В. Парето и др.) мыслитель полагает, "что без образования некоторой "элиты" не может существовать никакое нормальное общество и что, следовательно, проблема ее воспитания заслуживает самого серьезного обсуждения".³ Ведущий слой призван организовать культуру в ее различных направлениях, но под такой организацией, по мысли Алексеева, "следует понимать единство внутреннего убеждения в истине, а не внешнюю регламентацию духовной жизни, не принудительную нивелировку ее идейного богатства. Осуществить эту последнюю задачу ведущий слой способен только тогда, когда он сам, в своей собственной структуре воплотит принципы высшего духовного общения, - когда он будет представлять собою нечто вроде духовного ордена, который призван водительствовать морально, а не насильственно".⁴ Такой правящий слой возможен там, где на место многих партий становится единая ведущая организация. А это в свою очередь возможно только при условии, что духовные искания человечества стабилизировались и что, соответственно, стабилизировалось общественное мнение. "Такое состояние очень далеко от современной стадии развития европейской культуры, духовная жизнь которой протекает в атмосфере бурных исканий истины, блужданий в погоне за ней и некоторого идейного разброда. Поэтому современные государства очень далеко стоят от стадии государственного совершенства. Ведущий слой в них типично разбит на несколько враждебных групп, объединенных или тождеством эгоистических интересов, или сходством образа мыслей (сходством миросозерцаний), или тем и другим вместе. При таком положении проблема власти в современном государстве разрешима двумя путями: или путем чередования тех или других групп во властвовании, или путем насильственного подавления одних групп другими. Первый есть путь современной демократии, второй - путь современных диктатур".⁵ Ни тот, ни другой вариант не устраивает Алексеева. Он пытается сконструировать идеальный государственный строй, путь к которому лежит между либеральной демократией и насильственной диктатурой.


Осуществить подобный строй, по замыслу ученого, возможно только тогда, когда будет обретена истина, а это предполагает не субъективную убежденность в истине, а объективное овладение ею. "Поэтому тот отбор, который соответствует природе совершенного государства, - подчеркивает Алексеев, - правильнее назвать не идеократическим, но эйдократическим, считая, что эйдос в отличие от психологически окрашенного слова "идея" не есть одно из возможных многочисленных понятий о существующем, но необходимый, цельный, созерцательно и умственно осязаемый смысловой лик мира. Только тогда, когда такой лик ощущается человеком, "миросозерцание" его можно считать "истинным" в высшем смысле этого слова и противопоставлять другим возможным миросозерцаниям, построенным на знании отрывочном и относительном. Ведущий отбор в совершенном государстве должен обладать подобным знанием высшего "эйдоса", должен быть до некоторой степени им "одержим". Другими словами, ему должна быть открыта высшая религиозно-философская истина, которой он призван служить и которая не может не объединять его в одно целое".⁶ Таким образом, в концепции идеального государства Алексеева причудливым образом соединились эпистемологические идеи феноменологии и социальные идеи платонизма: "здесь, - отмечал сам автор, - раскрывается извечный смысл учения Платона о царстве философов, а также и смысл понятия теократии, как государства, высшим принципом которого является верховная из идей - идея религиозная".⁷


Таковы некоторые характерные черты идеального государства по Н.Н. Алексееву, которое представляет собой не только вариант утопии, восходящий идейно к Платону, но и весьма напоминает усовершенствованную модель советского государства. Действительно, в целом ряде своих работ мыслитель подчеркивал определенную близость советской и евразийской государственной модели. Так, Алексеев полагал, что идея органичного народного представительства, лежащая в основе советской системы (но не советской практики), может быть использована в евразийском государстве. "В советской системе отправным пунктом является не отдельный человек и не искусственное соединение людей, но органический территориальный член целого - совет, округ, область, город и т.п. - или же профессиональные объединения людей в пределах этих территориальных единиц, наконец, национальные части государства. Начала эти и подлежат дальнейшему укреплению, развитию и усовершенствованию в евразийском государстве".⁸


Другим позитивным моментом советского государства является, по Алексееву, упразднение партии в западном смысле слова. Большевистская партия не является "частью" общества, а выражает интересы целого. Поэтому "…советская система дает возможность удачно сочетать наличность стабилизированного общественного мнения с его динамикой. Советская система слагается из диктатуры единой партии и из ряда "представительных" учреждений. Первая воплощает начало постоянное, вторые - начало подвижное. Правильное сочетание этих двух начал и составляет основную задачу евразийской политики".⁹


При этом Алексеев признавал не только преимущества, но и недостатки, присущие правящей коммунистической партии. "Новый, революцией рожденный правящий слой имеет то преимущество, что является объединением идеологическим, однако ему свойственны и громадные недостатки. По существу своему его идеология является ложной и, кроме того, нам чужеродной, заимствованной с Запада. И что самое главное, по положению своему в государстве новый правящий слой имеет характер западной партии, т.е. частного объединения, преследующего некоторые политические цели. В смысле юридического положения коммунистическая партия никак себя не закрепила: в советском государстве она существует фактически, официально в советской конституции о ней ничего не говорится. Поэтому вся постройка советского государства как бы двоится между официальными учреждениями советов и неофициальными учреждениями коммунистической партии. Получается два правительства - явное и тайное: съезды советов и их органы, съезды партии и ее органы. Такое положение нельзя признать нормальным. Оно необходимо толкает или к превращение советского режима в многопартийный, или к конституционной легализации "партии" как официального органа республики. Теперешние вожди республики должны понять, что перед нами - только эти два пути, причем вступление на первый означает превращение России в подобие Европы второго сорта, вступление же на второй является попыткой построения государства нового типа".¹⁰


Однако фактическая эволюция советской России в этом направлении, как и практика построения корпоративного фашистского государства в Италии, а затем и национал-социалистический режим в Германии, заставили серьезно задуматься и о самой концепции идеократического государства… Алексеев резко критикует фашизм, в котором видит воплощение худших черт западной идеологии. В 1931 г. юридический факультет в Праге закрывается, и он перебирается в Берлин, откуда также вынужден уехать в связи с приходом к власти нацистов. Перебравшись в Париж, Алексеев преподает на юридических курсах в Сорбонне. Наступивший в тридцатые годы идейно-политический кризис евразийства¹¹ не мог не сказаться и на мировоззрении Алексеева. Своеобразная "переоценка ценностей" продолжалась в годы Второй мировой войны, во время которой ученый, находясь в Белграде и, будучи профессором Белградского университета, участвовал в антифашистском Сопротивлении. В 1945 г. Н.Н. Алексеев принимает советское гражданство¹², но из-за ухудшившихся отношений между Югославией и СССР был вынужден переехать в Швейцарию, где и провел остаток своих дней.


В последние годы жизни усиливается интерес мыслителя к религиозной философии. Он издает сочинения "Мир и Душа" (1953) и "Форма мышления и атомная революция"; работает над рукописью книги, озаглавленной "О последних вещах".¹³


К этому заключительному периоду творчества мыслителя относится и книга "Идея государства", которая имела подзаголовок "Очерки по истории политической мысли". Но труд Алексеева не является просто блестящим хронологическим изложением истории западных политических идей. Это своего рода историко-политические мемуары, автор которых прощается с надеждами и упованиями своей молодости и зрелости, со своей утопией совершенного государства, и, умудренный опытом прожитых лет, по-видимому, готов повторить вслед за библейским мудрецом: "что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, - и нет ничего нового под солнцем" (Еккл.1: 9).¹⁴


Действительно, перемены в настроении писателя более чем заметны. Теперь Платон однозначно характеризуется Алексеевым как "реакционный мыслитель, которому спартанский казарменный строй милее, чем прославленные Периклом Афины".¹⁵ Алексеев упрекает Платона в том, в чем ранее видел смысл идеократического государства: в стремлении ради торжества истины жертвовать свободой. Утверждая, что древнегреческий философ не любит свободы и привечает лишь порядок, Алексеев замечает, что "Платон хочет упорядочить не только внешнюю жизнь людей, но и их внутренний мир, их умонастроения, мысли и чувства. Он хочет привить им единую обязательную доктрину. Платонова политическая система, - акцентирует Алексеев, - есть единственный в своем роде образец идеократии. По духу своему она ближе всего к тому, что ныне носит имя фашизма - и не без основания идеологи современного фашизма не раз высказывали свое сочувствие Платонову политическому идеалу".¹⁶ Воскрешение политического платонизма в ХХ в. Н.Н. Алексеев связывает с последовавшим после Первой мировой войны "стихийным творчеством новых политических форм, приспособляющихся к новым условиям классовой борьбы в эпоху империализма и империалистических войн".¹⁷ (Прочитай кто-нибудь эту цитату вслух без указания автора, и мало кто усомнился бы, что она не взята из какого-нибудь отчетного доклада на съезде КПСС!). Эти новые политические формы вылились в итальянский фашизм и немецкий национал-социализм, идеологи которых нередко ссылались на Платона и опирались на его философский авторитет.¹⁸ Вывод Алексеева категоричен: "Платонов политический проект имел все шансы стать настольной книгой для послевоенной политики в случае немецкой победы".¹⁹


Симпатии ученого скорее теперь принадлежат Аристотелю, интерес к сочинениям которого был проявлен уже в самом начале творческого пути. А основное отличие Аристотеля от Платона - в признании принципа античного демократизма, который носил у Стагирита весьма умеренный характер. Именно политические идеи Аристотеля, подчеркивает Алексеев, стали руководящими в политических доктринах и в государствоведении европейского мира.²⁰ Следует вообще подчеркнуть, что всю историю западной политической мысли Алексеев пытается прочитать как арену борьбы добра со злом, в которой не может быть победителя. Политические формы добра и зла оказываются так тесно сплетены между собой, что различить их и тем более разделить оказывается подчас непосильной задачей. Вот характерное место из характеристики, данной Алексеевым политическому учению Макиавелли: "Своеобразная гениальность флорентийского секретаря, - пишет Алексеев, - состояла в том, что он сумел открыто и честно раскрыть в политике тот ее отрицательный, демонический элемент, который скрывался в политической литературе или из целей нравоучительных, желая морально воздействовать на властителей, монархов, князей и тиранов; или же из простого лицемерия. Можно сказать, что в той мере, в какой политике всегда присущ такой демонический элемент, - от нее неотделим также и практический макиавеллизм, который дожил и до наших дней.²¹ В 1928 г. к новому французскому переводу "Князя" Муссолини написал "Предисловие", в котором говорил, что хотел бы назвать эту книгу "Вадемекумом²² государственного деятеля". После четырех столетий, спрашивал он, "содержится ли что-нибудь актуальное в трактате "Князь"? И отвечал: Я утверждаю, что доктрина Макиавелли в настоящее время более актуальна, чем четыре столетия тому назад, так как, несмотря на громадные изменения внешних условий нашего существования, незаметно никаких глубоких изменений в психологии отдельных людей и народов". Слова эти, - резюмирует Алексеев, - могут свидетельствовать, что книги Макиавелли являлись не настольными руководствами политического деятеля вообще, но, "вадемекумом" для диктаторов, как прошлых, так настоящих и будущих времен".²³


К чему же сводится идея государства, рассмотренная Н.Н. Алексеевым сквозь призму двухтысячелетней истории западной политической мысли? По мнению ученого, ничего принципиально нового современная Европа в области политических форм не изобрела. История убеждает в непрерывающейся преемственности европейских политических идей, которую можно проследить, начиная с истоков древнегреческой культуры и кончая серединой ХIХ века. То же относится и к выработанным формам властвования, среди которых выделились идеал единовластия и единоначалия, идеал многовластия и многоначалия немногих избранных и лучших, и идеал народоправства, как в его ограниченной форме (древняя демократия), так и в новых, эгалитарных формах, как власти всех и каждого над всеми и каждым. "Этим трем основным идеальным схемам властвования издревле противостоит четвертая - идеал "смешанной" или "умеренной" формы государственного устройства или конституционного государства".²⁴


Аналогично обстоит дело и с повторяющимися при различных условиях схемами отношений между отдельной человеческой личностью и человеческим обществом. "Это социальный индивидуализм, истоки которого лежат в учениях греческих софистов, а завершения - в либерализме и анархизме буржуазно-капиталистической культуры; и социальный универсализм ("коммунизм", "социализм"), классический образец которого начертан был в идеальном государстве Платона и классическая новейшая формулировка которого дана Марксом… Этим двум основным идеальным типам социальных отношений соответствует третий, смешанный тип, предпосылкой которого является одинаковая ценность отдельной личности и общества, а социально-политическим заданием - осуществление равновесия между личными и общественными силами, существующими в различных конкретных формах при различных социально-экономических условиях и в различные исторические эпохи".²⁵


Конечно, можно сделать вывод, что в эпоху атомного противостояния различных политических систем Алексееву стали ближе умеренные формы государства и "равновесные" политические режимы. Но главное не в этом. Алексеев особо отмечает развенчание и обесценение самой идеи государства, которым она подверглась за последний период человеческой истории. Этатический пафос, присущий человечеству, начиная с Платона и вплоть до Гегеля, миновал. И в этом случае Алексеев говорит не только о мнении человечества, но и о своем собственном мнении. Его длительное, на протяжении всей жизни интеллектуальное странствование в поисках политического идеала закончилось осознанием того, что дело, в конечном счете, не в политических формах, а в самом человеческом материале. По сути, Алексеев, в конце концов, солидаризировался с точкой зрения своего учителя П.И. Новгородцева о том, что "единственный, подлинный и совершенный путь к идеалу - свободное внутреннее обновление людей и внутреннее осознание их общей друг за друга ответственности…".²⁶ В этом и состоит основной итог проделанной автором работы по историко-политическому изучению идеи государства - в признании актуальности старого, но ныне почти забытого плана усовершенствования общей человеческой жизни путем усовершенствования отдельного человека.²⁷

---

1 Отъезд за границу в первые годы Советской власти для многих представителей русской интел-лигенции явился единственно возможным выходом, позволяющим сохранить свободу творчест-ва, а зачастую, и просто жизнь. Но независимо от того, было ли это решение добровольным или насильственным (массовая высылка профессуры в 1922 г.), оно явилось личной трагедией каж-дого, и именно так переживалось людьми, покидающими пределы своей Родины. В архиве ав-тора предисловия сохранилось неопубликованное письмо одного из таких профессоров, при-нявшего к тому времени сан священника, - отца С. Булгакова, крупнейшего русского мыслителя и богослова, написанное им накануне высылки в Константинополь. Письмо датировано 1/14. ХII. 1922 г. и адресовано К. Волкову. В этом письме отец Сергий, в частности, пишет: "Милый и дорогой К.В., пишу Вам прощальный привет накануне вынужденного выезда за границу. Бла-гословляю Вас и дом Ваш и люблю. Виноват пред Вами, что так и не ответил на Ваше большое и столь милое письмо. Сначала был потрясен обрушившимся на меня роком, а затем… принял это как волю Божию о себе и поеду с открытой душой и искренним внутренним интересом. Ра-зумеется, я не хотел бы сложить кости на чужбине - dum spiro, spero…". Увы, не только С.Н. Булгакову, но и почти всем представителям первой эмигрантской волны пришлось заканчивать свои дни вдалеке от родных пенатов.

2 Именно Н.Н. Алексеев, наряду с такими мыслителями как Б.А. Кистяковский, Л.И. Петражиц-кий, П.А. Сорокин, И.А. Ильин, С.Л. Франк и др. прокладывал дорогу т.н. интегральному пра-воведению, с которым Россия войдет в новое тысячелетие. (См.: Поляков А.В. Петербургская школа философии права и задачи современного правоведения // Правоведение. 2000. №2).
Алексеев Н.Н. О гарантийном государстве // Николай Алексеев. Русский народ и государство. М., 1998. С. 588.

3 Алексеев Н.Н. О гарантийном государстве // Николай Алексеев. Русский народ и государство. М., 1998. С. 588.

4 Там же. С. 589. Интересно, что для самого Алексеева вопрос о предшественниках (подобных объединениях) "еще темен". Но мыслитель полагает, что здесь "нащупывается старейшая тра-диция". "В числе прообразов особенно важно указать ту "партию" - я ставлю это слово в ка-вычки, - которая действовала в старой Москве под именем "заволжских старцев". Старчество, в силу особых условий, сошло с политической сцены, превратилось в жизнеучение без особой интенции к политическому действию… Сейчас наступил момент снова вызвать это политиче-ское действие в жизнь. Мы призваны начать строить Россию-Евразию по заветам старцев, на-полняя эти заветы новым историческим содержанием". (Алексеев Н.Н. Евразийцы и государст-во // Мир России - Евразия. Антология. М., 1995. С. 181).

5 Там же. С. 590.

6 Там же. С. 592.

7 Там же

8 Алексеев Н.Н. Евразийцы и государство // Мир России - Евразия. Антология. М., 1995. С. 186.

9 Там же. С. 188.

10 Там же. С. 189.

11 Евразийское движение фактически прекратило свое существование еще до начала Второй мировой войны. Уже в 30-е годы евразийское движение раскололось - часть евразийцев призна-ла идейную трансформацию СССР и вернулись на Родину. Другая часть - эволюционировала в сторону национал-социалистических и фашистских организации и в конце концов слились с ними. (См.: Исаев И.А. Политико-правовая утопия в России. Конец Х1Х - начало ХХ вв. М., 1991. С. 204; "Славянофилы эпохи футуризма" (из истории евразийского движения) // Полити-ческая история русской эмиграции. 1920-1940 гг. Документы и материалы. М., 1999). Интерес-ные соображения на этот счет приводил давнишний оппонент евразийцев Ф.А. Степун в своей статье, написанной уже в 1962 г.: "Евразийская группа давно распалась. Распад этот объясняет-ся не только внешними обстоятельствами…, но и более внутренними признаками: особенностя-ми евразийского миросозерцания и организации евразийского движения. Если бы этих внутрен-них причин не было, то какие-нибудь дети продолжали бы дело отцов, но у евразийцев таких детей не оказалось. Они быстро перевелись. Из числа так называемых новых эмигрантов, мно-гие по началу примкнули было к солидаристам, но потом и отошли, а вот в евразийцы никто не записался. И это тем более странно, что группа создателей и вождей евразийства состояла из весьма талантливых людей, равных которым среди главарей других политических организаций найти нелегко… Причин, объясняющих, почему евразийство, как культурно-политическое дви-жение, преждевременно замолкло и несколько бесславно сошло со сцены, конечно, много, но главная заключается, как мне кажется, в том, что евразийское культурно-политическое миросо-зерцание было взращено ненавистью к тем силам, что привели Россию на край гибели, и к тем другим, что цинично надеялись нажиться на ее несчастье, т.е. к порожденной Петром Великим западнической интеллигенции, и к принявшимся расхищать ее западным странам. Под влияни-ем этого озлобления против внутреннего и внешнего Запада в евразийцах выросло правильное ощущение, что и советская Россия - Россия, которое впоследствии, в эпоху издания "Евразий-ской Искры" и карсавинских парижских лекций превратилось в неправильную тенденцию при-мирения и с большевистской властью; произошло это, вероятно, потому, что соблазн клюевской строки: "есть в Ленине керженский дух, игуменский окрик в декретах" был с самого начала близок евразийской душе". (Степун Ф.А. Россия между Европой и Азией // Россия между Евро-пой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М., 1993. С. 310-311).

12 Не секрет, что после Второй мировой войны многие видные русские эмигранты серьезно об-думывали возможность возвращения на Родину. Не в этом ли причина странного десятилетнего литературного молчания Н.Н. Алексеева?

13 См.: Зеньковский В.В. История русской философии. Т.2. Ч.2. Л., 1991. С. 129.

14 Разочарование в евразийской утопии совершенного государства все же не затронуло всех ев-разийских настроений Н.Н. Алексеева. "Западничество" по-прежнему остается для него чуждой идеологией. (См. его работы "Русское западничество" (1958) и "Русская империя в ее историче-ских истоках" (1958).

15 Алексеев Н.Н. Идея государства. Нью-Йорк, 1955. С. 81.

16 Там же.

17 Там же. С. 85.

18 Там же. С. 85.

19 Там же. С. 86. Спор вокруг творческого наследия Платона ведется долгие годы. См. об этом, напр.: Нерсесянц В.С. Платон // История политических и правовых учений. Древний мир. М., 1985. С. 246-250. По-видимому, в учении Платона органично переплелись столь оппозиционные идеи, что невозможно дать однозначную оценку его творчеству. Интересно, что, например, по мнению А.Ф. Лосева, платоновские философы суть не кто иные как монахи. "Это монахи-старцы, всерьез погруженные духом и телом в вечность и управляющие на основании своих созерцаний всем подлым народом… Итак, платонизм есть философия монашества и старче-ства…" (Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993. С. 818-819).

20 Алексеев, в частности, доказывает, что Аристотель знал понятие государственного суверенитета и что оно, следовательно, не является изобретением средних веков - последнюю точку зрения и сегодня продолжают разделять некоторые историки политико-правовой мысли, отрицая за греческим полисом значение государства. (См.: Алексеев Н.Н. Идея государства. Нью-Йорк, 1955. С. 102-103).

21 Еще в 1927 г., в разгар евразийского движения, многие мыслители русского зарубежья выразили свои опасения в связи с самой концепцией евразийского государства. Одним из таких мыс-лителей был Н.А. Бердяев, чьи предостережения против евразийского этатизма имели наиболь-ший общественный резонанс. Бердяев, в частности, писал: "Государство имеет свою миссию на земле, и христианство освящает начало власти. Но государство всегда не адекватно, всегда гре-ховно и в нем всегда возможно торжество царства зверя…. С точки зрения истории идей в идео-кратии вы узнаете старую утопию, изложенную в "Республике" Платона. Совершенное госу-дарство Платона есть абсолютная тирания… Опыт русского коммунизма научает нас тому, что стремление к совершенному государству, организующему всю жизнь, есть нечестивое и без-божное стремление…Диктатура партии или правящего слоя, который будет носителем истин-ной идеологии, скопирована евразийцами у коммунистов. Но диктатура партии много горше диктатуры одного лица… Крайний этатизм евразийцев приводит их к своеобразной утопии иде-альной диктатуры. В действительности же это есть лишь отражение настроений сегодняшнего дня… Царство Божье не может иметь формы государства. Нужно всеми силами стремиться к христианизации государства изнутри, через христианизацию общества и народа". (Бердяев Н.А. Утопический этатизм евразийцев // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Ан-тология. М., 1993. С. 304-306). Лишь спустя много лет Н.Н. Алексеев фактически признал пра-воту Бердяева, евразийский соблазн идеальной государственности был изжит.

22 Лат. vade mecum - "иди со мной", путеводитель.

23 Там же. С. 275-276.

24 Там же. С. 404.

25 Там же. С. 404-405.

26 Новгородцев П.И. О своеобразных элементах русской философии права // Сочинения. М., 1995. С. 373.

27 Там же. С. 407.