Волос Венеры, или Роман о…

Михаил Шишкин. Венерин Волос.
Роман. М., Издательство «Вагриус»,
2005. 480 С. Тираж 5000 экз.

Третий роман Михаила Шишкина удостоен в этом году престижной литературной премии «Национальный бестселлер». Несколько слов об авторе. Писатель родился в Москве в 1961 г., окончил романо-германское отделение педагогического ВУЗа, работал учителем, дорожным рабочим-асфальтоукладчиком, занимался журналистикой и т.д. Отменная биография для литератора. Последнее десятилетие прожил в уютном Цюрихе. Известность М.Шишкину принес первый роман «Всех ожидает одна ночь», а вторая книга «Взятие Измаила» в 2000 г. получила две литературные премии: «Глобус» и русский «Букер». Писатель за несколько лет проделал трудный путь от известности к славе (пусть пока еще среди профессионалов), смею думать, что и широкому читателю сложнейшая и элегантно решаемая проблематика творчества Шишкина придется по сердцу.

Роман о… А, действительно, о чем увесистый том? Да все о том же! Большая (очень большая) литература представляет собой, как полагают многие «авторитетные» люди, единый, внутренне непротиворечивый, трехтысячелетний текст о «человеке, любви и смерти» (З.Н.Гиппиус). Думает о них Бог. Всю писаную и устную литературу можно трактовать как «вечно возвращающуюся» мысль Бога или дьявола о «Том же Самом» (Ницше). Вот и книгу Шишкина можно истолковать как новаторский, вольный, густой, как сургуч, богословский трактат. В начале прошлого века в России на краткие годы процвело, а после революции каленым железом было выжжено философско-литературное направление – Богоискательство. А в литературе начавшегося третьего тысячелетия чуть слышно, робко зарождается «Богонаходительство» (великолепная словесная находка Виктора Пелевина). В «Венерином волосе» Творцом всего сущего, пантократором, демиургом является «старослужащий Серый» и Толмач – истинный пророк его. Бог во всем и все в Боге. «Божья мысль о реке есть сама река» (С. 25). В семи словах выражена главная тема романа. Книгу хочется цитировать безостановочно: «К безверию нужно прийти самому, а русским безверие достается даром, поэтому его не ценят, а ценят веру» (С. 427).
Писатель невероятно умен и культурен, как Пелевин, но они – антиподы: Пелевин парит под солнцем восточной эсотерики, Шишкин – кружит в лунном свете восточного христианства. Разумеется, между писателем-«Богонаходителем» и ортодоксальным православием зияет непреодолимая бездна. Мир модифицируется, люди меняются, надеюсь, что когда-нибудь она будет преодолена («Золотой век» Достоевского – не в прошлом, а в будущем).
В книге нет деления на части и главы. Она представляет собой некий ручеек сознания, который, журча, звенит по камушкам, разливается в плоские озерца, наращивает мощь, превращается в холодную, с глубокими омутами и неожиданными мелями реку, которая покорно впадает в океан чистого духа (так скажем). О сюжете, как всегда, коротко и целомудренно.
Толмач – главный герой романа – в реальности служит переводчиком с русского в швейцарской миграционной службе, а в сверхреальности он – многолик, как Протей. В романе немало страниц уделено великой любви Толмача к Изольде, потерявшей своего первого возлюбленного Тристана, которая любит-ненавидит героя, страдая от… Простая житейская обыденная ситуация, вечная, как китайская Поднебесная.
Книга содержит множество скрытых цитат из древних книг, истории персов, эллинов, римлян, письменной мифологии тунгусов и орочей (пугающее и притягивающее «Млыво»; что это? Не скажу! Вот он – постмодернизм: кушать подано).

Итак, в таинственном романе Михаила Шишкина «Венерин волос» идет задушевный, негромкий диалог автора с читателем о Боге и любви , о якобы не поддающейся осмыслению никчемности и случайности жизни, ее запутанности в извивах, тенетах, и сетях. На самом деле любая жизнь в любом изводе судьбы незатейлива и конкретна, как штык. Просто продуцировать ее дано только Провидению и художнику, воссоздающему в своем творчестве жизни и судьбы героев.
Сотня страниц в книге отведена великолепному описанию Вечного Города – Рима, некогда столицы вселенской империи, а ныне всемирному туристическому аттракциону. Автор безмерно влюблен в великий Город, его римские зарисовки не только топографически точны, но окрашены в тона пронзительной грусти и изящной элегичности: Рим – вечен, мы – нет. Город (если честно, в мире есть один Город – «Рим Великий») вдохновлял многих русских писателей. Прекрасные страницы о нем оставили писатели от Гоголя до Блока. У нашего автора – свой Рим, другой, перетекающий из века в век, уставший, истончающийся и равнодушный. Вот в таких «декорациях» в романе идет вставная пьеса о любви-ненависти главных героев – Толмача и Изольды.
Пора сказать, почему роман называется «Венерин волос». Все чрезвычайно просто. В эпилоге Шишкин поясняет: римские развалины увиты «богом легким и курчавым… У нас – комнатное растение.., а здесь сорняк. Так вот, это на мертвом языке, обозначающем живое, – Adiantum capillus veneris. Травка-муравка из рода адиантум. Венерин волос. Бог жизни… Трава трав. Росла здесь до Вечного Города и буду расти после» (С. 473). «Бог жизни», но ни в коем случае не человеческой. Мрачный символ. «Жизнь – это струна, а смерть – это воздух. Без воздуха струна не может звучать» (С. 143). И еще о смерти: «Страшно ведь не то, что жизнь кончится, а то, что она может больше никогда снова не начаться» (С. 45). Финальная строка романа: «Где вы? Идите за мной! Я покажу вам травку-муравку!» (С. 478).
В романе «Венерин волос» есть и «вставной роман»: дневники певицы Изабеллы, прожившей сто лет и умершей, не знаю, какое слово подобрать, «раблезианской»-карнавальной смертью. В конце романа ее кончина несказанно преображается (молчок). Читайте сами. Конечно, читатель сразу вспомнит непревзойденную исполнительницу романсов Изабеллу Даниловну Юрьеву (1899-1999). Эти «дневники» настолько информативны, что некоторые критики упрекнули писателя в заимствовании подлинных записей певицы. Чушь собачья: она не оставила дневников. Михаил Шишкин сказал в интервью: «От нее ничего не осталось, и я даю ей жизнь, я ей говорю, как Лазарю: “Иди вон”. Я показываю, что Бог может воскресить нас, используя слово, потому что этот мир был создан словом и словом воскреснем – это эпиграф к моему тексту». С недоброй иронией автор утверждает: «Женщины бывают трех типов: кухарки, гувернантки и принцессы» (С. 198). Намеренно незамысловато, но дельно. От себя прибавлю, что еще бывают кухарки-суки, гувернантки-суки и принцессы-суки.
Дневники отменно стилизованы: интеллектуальный быт Ростова-на-Дону во время Империалистической и Гражданской войн, Москвы и Парижа двадцатых годов воссоздан с убедительной и пугающей точностью. Как специалист по старой России смею утверждать, что в своих разысканиях Шишкин опирался не только на свидетельства очевидцев, возможно, полученные в детстве, но на архивные документы и, главное, на ростовские белогвардейские газеты (полный комплект до пожара хранился в питерской Библиотеке Академии наук).
Автор мастерски моделирует, перевоплощаясь, как актер театра Кабуки, в барышню-женщину, дамскую (в самом высоком смысле) психику, пленительную, невинную, очаровательную, эгоистическую, никак не осознаваемую, неумную жестокость героини, которая, как паучиха, пожирает своих «самцов». Певица проходит через десятилетия, тяготы, испытания с наивным девизом-рефреном: «Жизнь становится лучше».
Вот такая книга. Есть в ней смешные неточности. К примеру, в «белый» Ростов приезжает на гастроли МХАТ (неверная аббревиатура; никакого «а» быть не должно: Московский Художественный театр (МХТ); «академический» придумали «товарищи» много позже) (С. 302). Или еще: «…раньше хотели упрощаться, уходить в народ» (С. 337). Здесь нужен насыщенный смысловыми обертонами глагол «опрощаться» (опрощение Льва Толстого).
И последнее. Роман написан стилистически безупречно, автор – новатор-языкотворец. Язык книги – выдающее достижение автора. Новейшая русская литература давно оплакана и похоронена критиками всех мастей-направлений: мол, советская литература была «доброй» и «человечной», а нынешняя – злая и бесчеловечная. Вранье это все: литература может быть или хорошей, или плохой. Третьего не дано. В литературном языке происходят тектонические сдвиги, подсознательные языковые, речевые вулканы производят мощные словесные выбросы в океан художественной прозы. Литературный язык медленно и неотвратимо изменяется. Новаторство таких прозаиков-речетворцев, как Т.Толстая, В.Пелевин, В.Сорокин, П.Крусанов, М.Шишкин, победоносно и неоспоримо (только мелкие завистники-дилетанты могут это опровергать). Ох, не люблю я цитировать критиков-братков-сестричек жестокосердия. Однако не удержусь. М.Кучерская совершенно справедливо констатирует: «”Венерин волос” – великий роман о речи и языке, который в руках мастера мягок и послушен, как глина, творит любую реальность, всегда более оглушительную и достоверную, чем то, что происходило на самом деле». Dixi!

Примечание: Автор: Василий Пригодич