|
|
Послесловие к роману (прочтений: 920) |
С неким трепетом приступаю к этой работе: предисловия писал не раз и не два, а послесловие – впервые. Очерчу свое частное мнение по частной проблеме: роман Надежды Муравьевой «Майя».
Я не играю с читателем в вербальные «кошки-мышки», не напускаю «критического» тумана-дурмана, посему скажу прямо и честно: пленительная, тонкая, изысканная, изящная книга. Вот она: правда-матушка. Все остальное – арабески-завитушки на полях романа.
Несколько слов об авторе. Это первая книга Надежды Муравьевой – писательницы, известной публике пока по опубликованным в периодике рассказам и стихотворениям. Надежда – филолог, переводчик с английского и испанского языков, член Союза журналистов, очень молода. И слава Богу. Это, увы, проходит. Она «ведет» полосу в приложении «Exlibris» («Независимая газета»).
О чем роман? Главная героиня, начинающая поэтесса, получает от покровителя-поэта псевдоним «Майя Неми». Майя – в ведийской философии олицетворяет великую иллюзию, оптический обман, морок, сон наяву, ложный внешний покров вещей и событий, в которых погружены ослепленные призрачностью мира и мiра человек и человечество. Через столетия в индийской мифологии Майя станет персонификацией божественной женщины, «Прекрасной Дамы» (Блок). По словам писательницы, «Майя – божественный танец и творческая свобода, Майя – обман и великая мистификация мироздания». Отменно сказано.
Герои романа вполне могли бы возопить:
Я – полутруп живой и тленный.
Рассейся, Майи пелена.
Потустороннею вселенной
Моя душа полонена.
Надежда хорошо знает «фишки»-«мульки» (как теперь принято изъясняться) узорчато умных восточных плутов (в тексте упоминается великий гуру Свами Вивекананда, проповедовавший новое синкретическое вероучение, некий конгломерат-синтез мировых религий). Вот замечательный фрагмент, в котором концентрированно выражена философская проблематика (так скажем) произведения: «Перед нами занавес, а за ним какая-то прекрасная сцена. В занавесе небольшое отверстие, через которое мы можем лишь мельком увидеть то, что находится за ним. Предположим, что это отверстие начинает увеличиваться, и по мере того, как оно растет, все большая часть сцены становится доступной взору, когда же занавес исчезает, мы видим ее всю. Сцена за занавесом — это душа, а занавес между нами и сценой — это майя: пространство — время — причинность. Существует небольшое отверстие, через которое я могу мельком увидеть душу. Когда оно становится больше, моему взору открывается нечто большее, а когда занавес исчезает полностью, я убеждаюсь, что я и есть душа...». Есть в этом пассаже некая потаенная (осознанная или нет) ирония. Писательница частенько поглядывает на своих героев-марионеток снисходительно (и правильно делает).
Термин "Серебряный век", введенный в оборот (по аналогии с пушкинским – "Золотым веком") на рубеже 1910-1920-х годов философом, историком литературы и общественной мысли, другом Блока, Белого, Есенина, позднее – узником сталинских тюрем и лагерей, критиком и публицистом Р.В.Ивановым-Разумником (1878-1946; умер в вынужденной эмиграции), навечно вошел в историю русской и мировой культуры. Русские символисты ("старшие" и "младшие") явили миру непревзойденные образцы словесного творчества (проза, поэзия, критика, публицистика, литературно-философские трактаты, переводы, писательские письма и т.д.). О том, что такое символизм и кто такие символисты, мне писать до ломоты в висках не хочется. Устал я от них «по жизни» (новый просторечный оборот). Буду краток: эти люди дышали странным воздухом (разреженным и удушливым одномоментно) интеллектуальных и сердечных страстей, эстетических предпочтений, поведенческих театральных кулис, а сценой был весь мир. Сказанное целиком относится и к героям романа «Майя».
Книга Надежды Муравьевой – ранга и стиля рассказов и повестей Брюсова (это чрезвычайно высокий ранг и стиль). Писательница упоминает «новую прозу» лидера московских символистов. Брюсов же (его имя щедро рассыпано по страницам) является предтечей-прообразом главного героя – Сигизмунда Ардальоновича. Галахов в романе (помимо прочего) является, скажем на простецком языке, инкарнацией- реинкарнацией-ипостасью древнего «первобога» Януса (римляне всегда первым в молитвах упоминали его имя). Янус – бог времени, всех начал (и начала жизни человека), дверей и путей – часто изображался с двумя лицами, которые смотрят в противоположные стороны. Так вот Брюсов поэт и «черномаг», по словам Андрея Белого) и Галахов (поэт и революционер-конспиратор-провокатор) – двуликие Янусы.
У Брюсова, харизматика, «сотрясателя основ», поэта, прозаика, переводчика, оккультиста-«мага» (он был натуральным практикующим магом в отличие от современных шарлатанов) были две трагические любовные истории: романы с Ниной Петровской (1879-1928; отравилась газом в эмигрантском Париже) и Надеждой Львовой (1891-1913; застрелилась в Москве). Вот в образе Анастасии Лазаревской и контаминированы (на мой взгляд) существенные черты личностей этих незаурядных женщин. Конечно, это всего лишь предположение.
В образе Аси Лазаревской улавливаются неразличение жизни и мифа о жизни, реальности и литературы, роковая страсть, истовая экзальтированность, как у Нины Петровской. С Надеждой Львовой ее роднят возраст и несомненный поэтический дар.
Стихи Аси (Майи Неми) заслуживают особого внимания. Естественно, это рифмованные тексты автора романа. Стихотворения талантливо и безупречно стилизованы Надеждой Муравьевой (в книге упоминаются такие женщины-поэты начала прошлого века, как М.Лохвицкая, З.Гиппиус, Л.Вилькина, Л.Столица, А.Герцык и др.).
В основе интриги романа (я не говорю о его любовной и детективной составляющих) лежит самая известная в истории русской литературы мистификация: вспыхнувшее метеором на небосклоне символистской поэзии (какие-то дамские словечки, простите) загадочное имя загадочной Черубины де Габриак. Это звучное имя – маска-личина-псевдоним Е.И.Дмитриевой (в замужестве – Васильевой; 1887-1928). Создателем этого феномена (авторство стихов Васильевой приписывалось некоей «полуфранцуженке-полуиспанке») был Максимилиан Волошин. Именно он всячески модифицировал-пропагандировал стихи таинственной незнакомки. Эта невинная на первый взгляд игра едва не привела к дуэли между Волошиным и Гумилевым, а главное – переломила жизнь молодой поэтессы, впоследствии так и не оправившейся от скандала-разоблачения… Читатель, вот где сокрыта тайна прелестного образа Аси-Майи… Брюсов не выдавал чужие стихи за свои (в отличие от Галахова), но издал анонимно якобы «дамский» сборник «Стихи Нелли».
Самой драгоценной в романе для меня как специалиста по русской литературе конца XIX–начала XX вв. явилась реставрация-реконструкция московского символистского интеллектуального быта. Все сделано с большим знанием предмета, его пониманием и, я бы сказал, сочувствованием-эмпатией (дивные словечки той поры: «теург», «визионерка», «телефонировал», «кейфовать», «румынский оркестр»; существовашие в реальности «Литературно-художественный кружок» и «Общество свободной эстетики», топография Москвы начала века, житейские реалии и т.д.). Все точно и правдоподобно. Читатель, роман всенепременно понравился бы протагонистам той эпохи – Брюсову, Белому, Волошину.
Такое «воскрешение» баснословной эпохи требует не только специфических познаний, но и усердных скрупулезных штудий. Жена Ю.М.Лотмана, блистательный знаток Серебряного века, З.Г.Минц незадолго до смерти сказала, мол, предыдущие поколения ученых (литераторов – добавим от себя) «выбросили» из науки (и литературы) совесть, а нынешнее – «выбросило» труд. Так вот, в романе Надежды Муравьевой много исследовательского писательского труда.
Наша эпоха весьма напоминает Серебряный век: слом сознания, политических, литературных, поведенческих стереотипов, системы ценностей, языка, мировидения, миропонимания. В романе «юноши со взорами горящими» самозабвенно ведут разговоры о России, о народе, о Марксе, о Фрейде, о путях насильственного изменения «режима» (анархисты-коммунисты). Читатель, это ничего Тебе не напоминает, а?
Вот, те «мальчики» «проболтали» небывалую в человеческой истории Российскую Империю. Ее жаль до слез. Помнишь, читатель, хрестоматийную фразу Пети из чеховского «Вишневого сада»: «Мы увидим небо в алмазах». Трофимов, если бы он выжил в трех русских революциях, остался жив в Великой (первой мировой) войне, пережил красный террор, то увидел бы «небо в алмазах» на седьмом десятке жизни сквозь решетку «столыпинского вагона» для заключенных. Мои дедушки-бабушки принадлежали к этой поросли русских людей.
Мое поколение «проболтало» Красную Империю, ушедшую на дно, как взорвавшаяся атомная субмарина. Ее не жаль. И сейчас русские мальчики ведут полубредовые, озаренные кровавыми сполохами, разговоры, уповая на мистико-большевистскую утопию. По словам замечательного, безвременно ушедшего питерского поэта Виктора Кривулина: «Это – продолжение горячечного спора, затеянного еще Вл.Соловьевым и подхваченного лагерными дискуссиями на Соловках и Колыме, в русском Берлине, Праге и Париже».
Однако, если «новые» мальчики «проболтают» молодую, больную, но выздоравливающую, наливающуюся соком свободную Россию-Барышню, то случится вселенская (на сей раз) катастрофа, которая утащит в свою «черную дыру» не только мальчиков и дедушек, но все человечество, весь мир. Ох, зря детям достойные дяденьки рассказывают жестокие сказки о «левом повороте», ох, зря…
В чудесном романе Надежды Муравьевой есть чудесные неточности. К примеру, убийство Столыпина произошло за год до описываемых в книге событий, а смерть Эмиля Верхарна, гениального бельгийского поэта, учителя Брюсова – спустя четыре года; журналы «Весы» и «Золотое руно» уже не выходили; молодой поэт никак на журнальные гонорары не мог купить квартиру в Москве (просто-напросто мало платили; по-настоящему большие деньги (1000 рублей за печатный лист) получали прозаики Горький, Леонид Андреев и Сологуб). Смею думать, плутовка-писательница сделала эти «ошибочки» специально, чтобы дурачить литературных дедушек.
Отмечу еще интереснейшую игру с фамилиями персонажей. Лазаревский, Муромцев, Поляков и др. – подлинные фамилии активных персон той незабвенной эпохи.
И последнее. Вопреки коммунистическим безумствам, тюрьмам, расстрелам, чудовищному прессингу гуманитарии сумели сохранить культуру. Когда-то я писал: «Древняя Русь, история античности, всего древнего мира, история западных философии и искусства, изучение Серебряного века (в первую очередь) – это были добротные «убежища» от советской власти со всеми ее неописуемыми и очень опасными прибамбасами». Не стало советской власти, не стало, как мне казалось (и не только мне), и гуманитаристики. Вместе с Красной Империей, как я думал, ушла под воду великая русская гуманитарная культура. (Вообще-то произносить смазливые слова (Набоков) «культура», «духовность» следует с чрезвычайной осторожностью, чтобы не «рассыропиться», как говаривал Базаров). Еще недавно представлялось, что «катакомбные светы» (Брюсов) передать НЕКОМУ. Неправда, мы передали культуру в хорошие, добрые руки. Это я о книге Надежды Муравьевой «Майя». Ее первый роман – не первый «блин», который, как известно… Душевно желаю молодой писательнице милостей Аполлона и козы Амалфеи… Прекрасная книга, обворожительная, с тончайшей стилистикой, проникновенным психологизмом, выверенным вкусом. Это не «дамский или барышнинский» роман, а… РОМАН… Dixi.
Примечание: Автор: Василий Пригодич
|
|
|
|
| |
Сообщить об ошибке | |
Логин | |
Не зарегистрировались? Вы можете сделать это, нажав здесь. Когда Вы зарегистрируетесь, Вы получите полный доступ ко всем разделам сайта. | |
Связанные ссылки | |
Рейтинг статьи | |
Средняя оценка: 5 Ответов: 1
| |
|