Ф.М. Достоевский vs Уголовно-исполнительной системы

bundeskanzler написал "Что касается моей собственной скромной персоны, то "Записки из Мертвого дома" я прочитал уже после того как один из наших уважаемых преподавателей кафедры уголовного права представил нашему вниманию курс "Уголовно-исполнительное право". Я, конечно, могу ошибиться в последовательности, но именно такое сравнение (сначала - современность, а потом история) наиболее выгодно для читателя.

Эта книга в большей степени автобиографична - ведь сам автор подвергся нашей "третьей национальной беде" - лишению свободы. Записки дворянина Горянчикова о своем десятилетнем опыте отбывания каторги в сибирском остроге уникальны, так как явились фактически первым "оттепельным" произведением в нашей истории. Да, начало правления Александра II, который заслуженно получит наименование Царя-Освободителя, было фактически первым периодом нашей истории, когда свобода слова начала приносить первые плоды - читающая Россия узнала о том, что скрывается за видимым благолепием.

"Записки из Мертвого дома" открывают перед нами образы людей, которые были по своему положению еще ниже, чем крепостные, они были отверженными в настоящем смысле этого слова. Именно в острогах, где не существовало деления на сословия (или классы, как кому нравится), произошла настоящая встреча всей России - дворян и крестьян, солдат и офицеров, раскольников и православных, русских и "инородцев". Пресловутое "юридическое равенство" проявляется здесь в нашей истории в первый раз так наиболее ярко. Конечно, о равенстве в самом остроге и речи не шло - дворяне в силу своей малочисленности были презираемым сословием, богатство (а было и такое) унижало бедность.

Мне возразят, каторжники - это Россия? Да, отвечу Вам я, наше общество не может состоять только из тех, кто успешен, красив и благороден. И дело тут не в знаменитой русской поговорке о суме и исправительном учреждении, а в том, что как раз в русском обществе, чему мы находим подтверждение в этом произведении, страдание всегда вызывало отклик.

Рыночные отношения на каторге наступают прежде чем на территории всей России. "Деньги это отчеканенная свобода, а значит на каторге они ценны вдвойне". Деньги зарабатывают, воруют, а затем пропивают - это единственный способ вложения капитала, от которого получаешь какое-то удовольствие.

Еще одно впечатление - произвол власти над безвластными и желание залить в вине свое горе царили у нас и тогда. Никакие заслоны и запреты не смогли оторвать от изувера кнут, а от страждущего - бутылку.

Книга Достоевского - это открытие целого внутреннего мира, о котором вся Россия ничего не знает. Ничего так не поражает, как парадоксальность жизни в остроге. Каторжане никогда не пеняли на свою судьбу прилюдно, никто как бы ни считал себя невинным не хотел оправдываться, хотя истово молились за свое спасение. Бесправные люди пытаются отстоять свои права, зная что за этим последует наказание. К животным заключенные относятся с такой любовью, к которой не относились и к людям.

Единственное, что объединяет всех лишенных свободы - надежда на лучшее, на "перемену участи". Все каторжане ждут чего-то от Рождества, веря, что сказочная ночь сможет вселить в них что-то хорошее. Веру и надежду нельзя уничтожить никаким режимом.

Книга "Записки из Мертвого дома" послужила хорошим примером влияния литературы на социальные отношения - необходимость устранения такого позора как телесные наказания была воспринята и в конце концов общество добилось их отмены.

XX век оставил нам страшные примеры - лишение свободы было не столько наказанием, сколько орудием террора. Достоевский и в страшном сне не мог представить, что его размышления о пользе труда в остроге, будут восприниматься как руководство к действию и работа сводет в могилу большое количество людей. Не мог он и представить, что такое количество людей пройдет через изоляторы, тюрьмы, ссылки, что в тюрьме родится особая культура, которая теперь занимает место и на воле.

В заключении хотелось бы обратить внимание читателей на то, что в наше время литература "пенитенциарной" тематики продолжает существовать, но такого резонанса как книги Шаламова, Солженицына, Гроссмана, Гинзбург она уже не вызывает. Следовательно, никаких открытий по этой части нам в ближайшее время не предстоит. Но классическая литература вечна и призывает нас постоянно обращать внимание на то, чего мы может быть и не хотим видеть."